Королевский художник. Один аккуратный штрих ловко ложился на другой. "Вот такими простыми движениями и создаются по-настоящему великие полотна" - сказал как-то барон фон Фит, наблюдая за юношеской рукой, в которой подрагивала кисть. Сейчас, он уже не боялся красок. Фит научил его идти вперед и начинать сначала. Он был многим обязан этому отошедшему от государственных дел талантливейшему придворному. Наверное, их государство еще не знало более гениального стратега. Нарсусу нравилась живопись. Его всегда захватывало зрелище, как под напором умелых рук фон Фита рождаются новые миры. Но особой тяги к созданию таких же, он никогда не питал. Рисовать он начал, скорее всего, лишь отдавая дань учителю. Человеку, который многое значил в его жизни. Дверь его покоев тихонько приоткрылась и в образовавшийся проем бесшумно проскользнула хрупкая фигурка. Не смотря на глубокую погруженность в собственные мысли, большей частью состоящие из воспоминаний, королевский художник заметил краем глаза приближавшегося гостя. Но ничто в нем не выдало его наблюдения. Тонкие, по-женски красивые руки мягко опустились на плечи "полностью" погруженного в работу придворного. Тонкие губы Нарсуса изящно изогнулись в хитрой улыбке. Он повернул голову, запечатлев на одной из рук легкий, едва ощутимый, поцелуй. -Почему вы скрываетесь по дворцу словно вор? - спросил он вместо приветствия. На юношеских щеках Арислана заплясал румянец, словно его застали за чем-то очень не приличным. -Для меня все тут так ново. - попытался в который раз объясниться король. Нарсус внимательно вгляделся в глубину голубых глаз. В них было столько искренности и доверчивости, что невольное умиление заполняло все его существо. Король был молод. Возможно, слишком молод для короля. Он, несомненно, все еще был тем принцем, что как-то ночью появился в сопровождении Дариуна на пороге загородного дома Нарсуса - единственной обители, что приютила его одиночество. А по пятам принца шли беспокойные странствия, в которые был втянут и сам Нарсус, оказавшийся не в силах предать эти голубые глаза. Тем временем Арислан присел в кресло, стоящее рядом с художником и с детским любопытством заглянул в картину. Нарсус снова улыбнулся, на мгновение увидев в этом любопытном юнце - самого себя. -Нарсус. - тихо прошептал принц, словно их кто-то мог бы услышать. Королевский художник с иронией подумал, что Генерала Дариуна после вчерашнего не разбудил бы и пушечный выстрел, не смотря на то, что возлежал генерал в спальне - прямо за следующей дверью. -Что? - так же тихо, словно поддерживая правила игры, шепнул Нарсус, слегка коснувшись губами мочки уха принца. От этого прикосновения щеки Арислана вспыхнули еще больше. -А кто это? Ты всегда рисуешь этот… портрет… Почему? Нарсус возвратил свой взор на полотно, над которым работал уже второй день. -Это… это граф… Граф Питтерс. -Граф Питтерс? - Арислан хихикнул. - А почему у него такое странное имя? -Не знаю. - художник неуверенно хмыкнул и тут же почувствовал, как на его плечо легла голова короля. Светлые пряди волос упали на небесные глаза, делая его еще более привлекательным. -Расскажи. -Рассказать? -Да. - принц в подтверждение своих слов слегка качнул головой. - Расскажи мне о нем. И вобще. Почему ты его рисуешь… только его… Нарсус улыбнулся, вновь погрузившись в свои воспоминания. -Да… это была забавная история. Тогда я еще не был при дворе… я был молод. Моложе даже, чем ты сейчас. Когда моя ныне покойная матушка отправила меня на обучение барону фон Фиту… Барон фон Фит уже почти полностью отошел от дел придворного стратега, лишь изредка проявляя активное участие в тех или иных проблемах, которые по его разумению действительно стоили внимания. Он не был стар. Пожалуй, он был самым молодым стратегом, который успел добиться ошеломляющего успеха и отойти от дел в возрасте тридцати лет. Когда Нарсуса впервые привели в дом барона - юноша только еще входил в период взросления. Ему было тринадцать лет, когда родители решили, что мальчику уже пора усвоить суровые законы светского общества. Нарсус очень хорошо помнил этот день, словно произошло все это вчера или позавчера. Его оставили в небольшой комнате, на стенах которой, обитых красным бархатом, были развешаны старинные портреты. Родители и сам хозяин поместья уединились в соседнем помещении - кабинете, и до Нарсуса изредка долетали обрывки фраз светского разговора людей из высшего общества. Снедаемый скукой, юноша стал расхаживать по комнате, тщательно разглядывая детали интерьера. Длинные полки со старинными книгами в дорогих переплетах, огромные мягкие кресла… и конечно же портреты. Портреты было разглядывать интереснее всего. Во-первых, их было больше. А во-вторых, их можно было рассмотреть более подробно. Некоторые дамы и господа, откровенно говоря, вызывали лишь смех. В роскошных платьях на неуклюжих фигурах, с горбатыми носами и косыми глазами, они при детальном разборе, казались гоблинами и троллями, сбежавшими из древних легенд. Но был один портрет, который сразу же привлек внимание мальчика. И чем внимательнее он рассматривал бледное аристократическое лицо, тем явнее отступала дерзкая улыбка, уступая место интересу. Человек на портрете был достаточно молодым, наверное, лет двадцати, двадцати пяти, не больше. Бледность кожи и темнота волос, создающих невероятную контрастность изображения, выглядели совсем по-юношески жизнерадостно и беззаботно, как ни странно. Но глаза. Светло серые льдинки глаз выдавали в человеке не желторотого юнца, а расчетливого и опытного политика. В них было что-то такое. От чего становилось немного не по себе. И все же, Нарсус никак не мог заставить себя отвести взгляд от этих глаз. Тем временем, разговор в соседнем помещении затих, и в открывшуюся дверь вошли родители мальчика и будущий наставник. -Похоже, вас, молодой человек, увлекает живопись? - тихий голос говорил отчетливо и в тоже время, казался каким-то бархатом. Нарсус тут же повернулся к говорившему, сетуя на свою увлеченность, из-за которой он не заметил присутствия в комнате вошедших. Родители стояли с вымученно счастливыми лицами, уставившись на свое чадо какими-то очень уж молящими глазами. Насколько смог понять этот взгляд юноша - договоренность между ними и бароном фон Фитом еще не достигла обоюдного согласия, и последний решил внимательно присмотреться к мальчику, которого пытаются ему отдать в обучение. Перед родителями стоял высокий статный мужчина, одетый в ослепительно белую рубашку и черные брюки, обтягивающие ноги, были заправлены в невысокие по щиколотку ботфорты. Иссиня-черные волосы доходили до лопаток, и были лениво перетянуты тесьмой. Таким образом, что их кончики лежали на плече барона импровизированным хвостом. Нарсус почтительно склонил голову, однако, не слишком шибко стараясь гнуться перед хозяином поместья. -Нет, сэр. Я не люблю живопись. И откровенно говоря, этот портрет - единственный из всей галереи, который действительно достоин внимания. Барон приподнял бровь. -Вашего внимания? - уточнил он с легкой, едва заметной язвительностью. Его глаза, такие же серые и ледяные, как и у человека на портрете, смотрели с иронией. -Да сэр. - Нарсус не отвел взгляда, и в его глазах, светящихся по-юношески пылким вызовом, появилась ответная усмешка. На лице отца, стоявшего за спиной барона, появилось мрачное выражение, не предвещающее ничего хорошего, и Нарсус с тоской подумал, что теперь ему надо будет извиняться за свою дерзость. Но фон Фит широко улыбнулся и сквозь смех, обратился к родителям, по-прежнему не сводя взгляда с фигурки будущего ученика. -Браво. Я вижу, в вашем сыне есть все, что поможет ему стать превосходным политиком. На том и порешили. Нарсуса оставили на срок обучения жить в загородном поместье барона, где тот вот уже как целый год жил в уединении. По-настоящему увлекшись тонкостями придворной жизни и психологией людей, юноша и не заметил, насколько сильно привязался к этому взрослому мужчине. После отъезда родителей их отношения сложились на удивление просто. И вся язвительность из тона барона и вся дерзость из поведения юноши тут же улетучились сами собой. Толи сыграло роль родство душ, толи они поняли, что по-настоящему достойны уважения друг друга. Второй страстью фон Фита, после политики, была живопись. Да-да. Та самая живопись с разговора, о которой все и началось. Он любил рано подниматься, и, устраиваясь где-нибудь на веранде рисовать странные пейзажи с розовыми облаками на серо-голубом небе, необычные деревья с бархатно синей листвой и красное солнце. Таких необычных работ у него было очень много, и Нарсус так и не смог понять, почему барон видит эти образы. Невероятное смешение красок и форм - вот что было в первую очередь в полотнах фон Фита. Юноша, не отличавшийся особой любовью к живописи вообще, и откровенно не любивший странные и непонятные картины - незаметно для самого себя полюбил наблюдать процесс рисования. Ему нравилось следить, как под твердой рукой барона рождались целые миры. Как штрих за штрихом они обретали жизнь - частичку его души. "Вот такими простыми движениями и создаются по-настоящему великие полотна" - сказал однажды фон Фит. И Нарсус запомнил его слова, сам не зная почему. Потом, он понял, что фраза барона была более глубокой, чем это могло показаться сначала. Все вокруг состояло из таких вот простых штрихов мастера. Все законы жизни, природы. Все. Главное видеть. Видеть простые составляющие и уметь их изменять по своему усмотрению, не нарушая гармонии. -Ты станешь великолепным политиком. - как-то вечером сказал фон Фит, когда они отдыхали после пробного приема в доме герцога де Ронье, возле камина. Он не сводил странно горящих глаз с лица юноши, делая очередной глоток вина из фамильного бокала. Нарсус встретил этот взгляд как обычно прямо. Он никогда не отводил глаз первым, просто потому что не любил этого. И в этом было что-то вроде условной договоренности - молодость приходит на смену мудрой старости. В светло серых глазах плясали отблески огня из камина, и это странное сочетание льда и огня делало барона еще более притягивающим. -Да. - легко согласился Нарсус. Он всегда знал себе цену. Он знал, что на самом деле ему просто нет цены. Он был молод и талантлив, если не сказать гениален. Он был красив. И именно это знание придавало ему сейчас сил. "Я никогда не сделаю первого шага" - так он сказал себе в одну из бессонных ночей, отважившись признать в себе некую склонность. Барон улыбнулся. -Да. - тихо вторил он юноше, словно эхо гор, в которых располагалось его поместье. - Твое обучение подходит к концу. Может, ты все-таки решишь поучиться живописи? -Но, может быть, у меня нет талантов? - губы юноши изогнулись в лукавой улыбке. -Нет. - барон отставил бокал, и поднявшись с кресла, подошел к Нарсусу. - Я вижу. А когда я вижу - то не ошибаюсь. - он коснулся рукой щеки юноши, проведя легкую линию до подбородка, заглянул в широко распахнутые глаза Нарсуса. - Ведь я не ошибаюсь? -Нет… - выдохнул юноша. Ему показалось, что все происходящее сейчас не более чем сон. А барон уже взял в руки лицо ученика и с легким стоном приник к приоткрытым губам. Сначала он лишь скользнул по нижней губе юноши горячим языком, и когда Нарсус уже начал было расстраиваться из-за "детскости" поцелуя, язык барона проник между его губ, взывая к более активному ответу на нежные прикосновения. Сколько длился этот поцелуй, Нарсус не знал. Но был он достаточно долгим для того, чтобы оба потеряли головы, сплетясь руками и ногами в тесных горячих объятиях. Когда же они нашли в себе силы оторваться друг от друга, в их глазах на какое-то мгновение отразилась боль. Это было подобно смерти - поцелуй умер на их устах. Спустя мгновение бывший и будущий политики уже с иронией осматривали расстегнутые в порыве страсти рубашки, горящие глаза и раскрасневшиеся лица. -Пожалуй, мне начинает нравится живопись… - тихо прошептал Нарсус и тут же едва не вскрикнул от неожиданности - фон Фит с поразительной легкостью подхватил его на руки и направился в дальние покои особняка. -Пожалуй, у тебя и правда есть не дюжий талант. - с улыбкой ответил барон. Однако, не смотря на все свое доверие к Фиту, в душе Нарсуса поднималась тревога: "как это будет?" Но это лишь добавляло остроты в его чувства. А они были. Он даже не мог и словами описать, насколько он жаждал прикосновений барона. Его поцелуев и ласк. Его всего. Фон Фит аккуратно положил его на широкую кровать с закрытым пологом, что еще больше возбудило юношу, заставляя воображение рисовать перед затуманившимся взором картины страсти. Он с девственным трепетом ждал продолжения, боясь и желая того, что будет. Умелые руки барона заскользили по его телу, снимая одежду. А вслед за ними шли поцелуи, что дождем сыпались на вздрагивающего и постанывающего юношу. Когда с одеждой обоих было покончено, наставник на мгновение отстранился, впившись внимательным взором серых льдов в хрупкую фигуру так застенчиво и маняще распростертую на шелковых простынях. -Что-то не так? - Нарсусу показалось, что вопрос прозвучал как-то особенно жалостливо. -Нет, мой родной. Что ты. - голос барона был похож на солнечный свет, проникающий в самые закрытые уголки души юноши и вызывающий взрыв эмоций. - Я просто хотел запомнить тебя… таким, какой ты сейчас. Навсегда… Он прикрыл глаза на какой-то ничтожно краткий миг, показавшийся Нарсусу вечностью, а когда открыл их - лед растаял и все чувства, запертые за этим холодным барьером, вышли из берегов. Нежные прикосновения к самым чувствительным точкам вырывали громкие стоны из самого сердца юноши. А тонкие пальцы барона все продолжали досконально исследовать все самые скрытые эрогенные зоны. И вот, после продолжительной и тщательной подготовки, Нарсус с затаенным дыханием почувствовал всем своим существом - фон Фита. Он очень осторожно и практически безболезненно вошел в изгибающегося от удовольствия юношу. Скорее это даже нельзя назвать болью. Просто непривычные ощущения, к которым очень быстро привыкаешь. Кровь прилила к лицу молодого человека, рот приоткрылся в беззвучном вскрике, а в широко распахнутых глазах появились слезы от переполнивших его чувств. Он еще никогда в жизни не испытывал такой огромной нежности, он плакал от невозможности выразить ее хоть как-то, кроме этих нелепых слез. Но в глазах фон Фита светились те же чувства. Та же мучительная нежность и сжигающая два соединенных тела страсть. -Андаре… - шепот Нарсуса тут же перешел в выкрик. - Андаре…я… Но барон не дал ему договорить. Он покрыл поцелуями заплаканное лицо своего ученика, и юноша почувствовал влагу на щеках наставника. Движения бедер барона усилились и стали более резкими, пока Нарсус не почувствовал, что его душа вот-вот отделится от тела. Он изогнулся в экстазе, что-то выкрикнув, и на мгновение увидел то, что запомнил на всю жизнь. Увидел и розовые облака, и синюю листву, и красное солнце, и фиолетовую реку. Все то, что так любил рисовать барон. На следующее утро он проснулся от того, что кто-то шершавым языком облизывал его пятку. Приоткрыв один глаз, он увидел большую белую собаку барона с добродушными карими глазами. А чуть поодаль, на рабочем месте восседал и сам барон, рисуя очередную картину. Он с мягкой улыбкой посмотрел на проснувшегося Нарсуса, и тихо, словно боясь разбить тишину, произнес: -Иди сюда… я поучу тебя живописи. -Да? - Нарсус поднялся с кровати и заплетающимся шагом подошел к барону. - И что же мы будем рисовать? -Графа. - просто ответил барон, запечатлев легкий утренний поцелуй на губах любимого ученика. - Графа Питтерса. Нарсус посмотрел на восхитительно спокойное белое животное, которое, казалось, уже обо всем договорилось с хозяином, и теперь неподвижно улеглось возле кровати. -Да? Ну ладно. - Нарсус улыбнулся, подмигнув собаке. - Только если Питтерс не против. Нарсус посмотрел на Арислана. -Так это собака барона? -Да. - королевский художник широко улыбнулся. - Это был единственный урок живописи, который фон Фит провел до конца, не прервавшись на более интересные занятия. Теперь понимаешь, почему я рисую Питтерса? -Почему? - Арислан улыбнулся. Он уже понял, но ему так хотелось услышать признание гордого Нарсуса, что он был готов состроить на некоторое время из себя не понимающего ребенка. Однако художник понял это сразу. Он умел видеть самые маленькие составляющие мира. Он ВИДЕЛ мир. Но раз уж начал… -Потому, что Граф Питтерс - это единственное, что я научился рисовать у мастера. Остальное - лишь мои собственные эксперименты. - он ласково улыбнулся, вглядевшись в белую собаку на портрете. - Наверное, это дань мастеру. Я рисую лишь потому, что он научил меня любить это. Фраза прозвучала весьма двусмысленно, но Арислан понял - она такой и должна быть. Он тоже посмотрел на портрет Графа. Грустные карие глаза казались живыми. -А что было потом? - неожиданно тихо спросил король. Улыбка художника заметно угасла, но голос по-прежнему остался ровным и спокойным - он умел держать себя в руках. -Потом я предстал перед светским обществом. Мы редко виделись. Андаре совсем уединился в своем поместье. Последний из рода фон Фитов. И спустя два месяца все общество омрачила весть о смерти талантливейшего королевского стратега. Арислан прикрыл глаза и виновато опустил голову: -Прости… я… я не хотел… -Что ты, родной. - Нарсус улыбнулся, ласково обняв юношу за плечи. - Все это уже в прошлом. Все мы когда-нибудь уйдем туда, где нам будет лучше. И я знаю точно - Андаре был счастлив последние годы своей жизни. Так же как и я был счастлив с ним. А значит. Значит все хорошо. Он кинул взгляд на свой рисунок и, усмехнувшись, подумал: "А я по-прежнему рисую только собачек…Андаре, как ты и учил. Только собачек. И очень редко где-то раз в год - тот мир, что ты показал мне в нашу первую ночь". The end.